Мастерица варить кашу - Страница 8

Клементьев. Вы, как я вижу, стали немножко славянофилом, Сидор Иваныч.

Иннокентиев. Благодаря влиянию Агнесы Ростиславовны, Платон Алексеич. Но если вы, как я предполагаю по вашему замечанию, остались чужды этому стремлению века, объединяющему всех славян в объятиях нашей любви, то можете вместо термина "славянская идея" подставить "наша национальная идея". Все истины — одна и та же единая истина. Славянство — истина и патриотизм — истина. Поэтому быть славянином или патриотом, это одно и то же. Славянские ручьи должны слиться в нашем море, но предсказанию нашего великого поэта.

Клементьев. Прекрасно сказано, Сидор Иваныч.

Иннокентиев. Вы убеждены, Платон Алексеич?

Клементьев. Совершенно.

Иннокентиев. Душевно рад, Платон Алексеич, и надеюсь теперь, что если уже суждено вам сделать это безрассудство, жениться на милой Наденьке, то вы будете правильно понимать отношения Наденьки и через Наденьку ваши собственные к Агнесе Ростиславовне.

Клементьев. Надеюсь, добрый Сидор Иваныч.

Иннокентиев. Но прошу вас, скажите, как вы будете понимать, чтобы я мог быть спокоен в том смысле, что вы не нанесете удара сердцу Агнесы Ростиславовны заблуждением в ваших понятиях.

Клементьев. Извольте. Из уважения к вашему искреннему добродушию скажу, какие понятия у меня об этом. Надежда Всеволодовна лишилась матери, когда была еще грудным ребенком…

Иннокентиев. Точнее сказать: через пять дней по рождении.

Клементьев. Отец Агнесы Ростиславовны не выбросил сироту на улицу, а позволил прислуге воспитывать девочку, — в жизни такого мерзавца это надобно считать подвигом необыкновенной добродетели.

Иннокентиев. Платон Алексеич, прошу вас, не забывайте, что он был отец Агнесы Ростиславовны, и что поэтому я благоговею перед его памятью и понимаю его характер как совершенно благородный. Потому, умоляю вас, воздерживайтесь от иронических суждений о нем. Привыкнуть говорить о нем почтительно будет тем полезнее для вас, что малейшая неосторожность ваша в этом предмете оскорбила бы Агнесу Ростиславовну. Сделав это замечание, прошу вас продолжать.

Клементьев. Девочка подросла — была красива, ловка, умна. Ее сделали горничною Агнесы Ростиславовны. Барышня, потом барыня, была не зла от природы, горничная служила усердно, — потому не имела особенных неприятностей. Обыкновенно была более или менее сыта, — если и голодала, то изредка, чего же требовать больше? Надобно назвать Агнесу Ростиславовну хорошею госпожою. Пусть моя жена остается благодарна ей, если хочет, — я не имею против этого никаких возражений, и даже сам готов, если моя жена будет требовать того от меня, — готов выражать мою признательность Агнесе Ростиславовне за то, что она была хорошею госпожою для моей жены.

Иннокентиев. Продолжайте, Платон Алексеич.

Клементьев. Я кончил.

Иннокентиев. Этого недостаточно.

Клементьев. Не могу ничего прибавить.

Иннокентиев. Как не можете? Зачем умалчивать о самом главном факте отношений Агнесы Ростиславовны к Наде, — о факте, который должен наполнять ваше сердце беспредельным уважением к ангельской деликатности, кротости, нежности души Агнесы Ростиславовны?

Клементьев. О каком же факте?

Иннокентиев. О родстве.

Клеме-нтьев. О родстве? Как, что такое?

Иннокентиев. А я думал, вы давно знаете. Неужели же Андрей Дементьич не сказал еще тогда, как вы ходили заниматься в нашей библиотеке? Как же он не говорил вам? Он был так дружен с вами.

Клементьев. Он был дружен со мною! Добрый Сидор Иваныч, он готов был тогда задушить меня. Он воображал, что я хочу волочиться за Агнесою Ростиславовною.

Иннокентиев. Так он ничего не говорил вам? Так вы не знали этого родства? Значит я проговорился перед вами! Эх! как же это я опростоволосился! (Качает головою.) Но, впрочем, что же за беда? Перед своим собратом, не важность и сказать лишнее. Даже все к лучшему. Теперь вы больше будете понимать благородство Агнесы Ростиславовны, и даже понятия о ее отце переменятся у вас. Видите ли… (молчит).

Клементьев. Ну, что же?

Иннокентиев. Да признаться, поусомнился, следует ли говорить.

Клементьев. Теперь поздно недоговаривать, Сидор Иваныч. Не скажете вы, буду разузнавать от других. Спрошу саму Надежду Всеволодовну.

Иннокентиев. Ну, от нее-то не узнаете, я спокоен в этом. Она сама ничего не знает.

Клементьев. Не может быть!

Иннокентиев. Нечему тут не мочь быть, Платон Алексеич. Ей было меньше недели от роду, когда ее мать умерла. От кого ж ей было узнать?

Клементьев. Пустяки; все-таки слышала от кого-нибудь.

Иннокентиев. Не от кого было. Теперь из нас, которые в живых, только трое и знаем это: Агнеса Ростиславовна, да мы с Андреем Дементьевичем, и все обещались ее покойному отцу хранить тайну. Благородный был человек, деликатный! Не любил сплетен, не хотел делать напрасного стыда людям.

Клементьев. Когда так, теперь уже не о чем вам молчать, Сидор Иваныч; мне все известно.

Иннокентиев. Ну, значит обманывали меня, Платон Алексеич, будто не знали, знали от Андрея Дементьича!

Клементьев. Знал ли, не знал ли прежде, теперь знаю вот что: отец Агнесы Ростиславовны получил богатство по смерти старшего брата. У этого брата был сын, умер в Москве раньше отца. Мать Надежды Всеволодовны была любовницею этого сына. Надежда Всеволодовна его побочная дочь.

Иннокентиев. Так и есть, вы обманывали меня: Андрей Дементьич все сказывал вам!.